Разговор на операционном столе о рыбалке

Большинство из нас, пациентов, обычно молчит под наркозом. Но есть некоторые счастливчики, они сами выбирают себе темы для разговора с хирургом. Да еще когда тот находится, что называется "при исполнении"! Оказывается суровые эскулапы не только профессионально общаются с коллегами, но и не прочь побеседовать со своим подопечным о… рыбалке

Ночь. Не спится. Завтра операция. Мысли разные.

Выхожу в коридор. Полумрак. Горит только дежурное освещение.

Один.

 Читайте также: Сердце не выносит повышенных тонов

И вдруг в конце коридора является видение! Идет…нет, шествует по коридору величественно, красиво. Фигурка точеная, вся такая ладненькая, чистенькая, божественная. Это сестричка из реанимации. Нынче ночью дежурит. Ну, ангел просто, теперь и мне захотелось в реанимацию. Как и всем, кто начинает свой путь туда на 9-м этаже.

В этот момент я понял, как нужно вести себя до операции, во время нее и после.

Академик Покровский был предельно краток:

— Есть два варианта. Первый традиционный: вскрываем живот, идем на аневризму, протезируем. Если возникают какие-то сложности, то принимаем решение по ходу операции. Технология отработана, гарантия — 100 процентов, хотя в медицине случается все… Второй вариант: экспериментальный. Пытаемся установить эндопротез через разрезы артерий на бедре. Признаюсь сразу: таких операций сделано немного, а потому и гарантий меньше. Сама операция при втором варианте легче для пациента, но требует более тщательной подготовки и пока для хирургов сложнее, как и все новое. Итак, выбор за вами!

Выбор я сделал сразу: вариант второй, а если что-то не будет складываться, то можно перейти и на первый… И еще: хочу стать участником операции!

— Что-что, а это мы вам гарантируем, — Анатолий Владимирович не мог сдержать улыбки.

9-й этаж Института хирургии имени А. В. Вишневского — это вотчина академика Покровского. Здесь он полновластный хозяин. Вот уже четверть века. Его мнение — решающее, и с ним соглашаются все его ученики, которые и заполняют этот этаж. Это доктора наук, кандидаты, научные сотрудники, стажеры, практиканты.

9-й этаж…

Над входом табличка: "Отделение сосудистой хирургии".

Распахивается дверь, оказываешься совсем в ином мире, где страдания переплетены с мимолетной радостью, боль с шуткой хирурга, вынужденная жестокость с простой человеческой нежностью и теплотой, идущей от пожилой женщины, которая кормит нас завтраками, обедами и ужинами.

Переступив порог

Этот мир необычен, но в нем есть одно, что присуще всем, кто переступает порог 9-го этажа: какое бы заболевание не пришло с тобой — простое или сложное (впрочем, "простых" здесь не бывает!), ты ощущаешь себя на грани жизни и смерти. Ты отдаешь свою судьбу в руки тех, кто здесь работает, — всех, от академика Покровского до нянечки, что убирает в палате.

Твоя операция начинается с того самого момента, когда ты оказываешься в палате.

9-й этаж… Все-таки быстро привыкаешь к своему положению больного. Ждешь обхода врачей, а по пятницам их проводит сам академик, потом идешь на намеченные процедуры и обследования (кстати, все это в Институте организовано четко), ждешь обед или ужин. Распорядок изменяется только накануне операции.

Хирург сообщил кратко: "в четверг". Хоть и ожидаемое, но в душе все-таки что-то колыхнулось: так всегда случается, когда намечен рубеж и ты приближаешься к нему. Невольно задаешься вопросом: а что потом?

И вот первое открытие: об этом просто не следует думать — живи сегодняшним днем, старайся "не раскручивать себя".

Давление: 130 на 80. Нормально.

Надо голодать. Вечером "полное очищение желудка и кишечника" — так по — научному, а по-простому — клизма. Но лучше не есть с самого утра. Организм мобилизуется, он начинает понимать, что предстоит нечто необычное.

По очереди приходят разные врачи — терапевт, психолог, кардиолог и, наконец, наиважнейший — анестезиолог.

"Голову отключать будем"?

Это молодая обаятельная женщина. Сразу вызывает доверие. Она не успевает сказать: "Есть несколько вариантов обезболивания и наркоза, в том числе и общий. Я предлагаю…", перебиваю: "Согласен на то, что вы предложите…"

Улыбается. Пациент ей нравится. На мой взгляд, это важно для операции. Позже моя догадка подтвердилась.

— Будем отключать нижнюю часть тела, это несколько уколов в позвоночник, — сказала она. — Современная анестезия. Будем что-то делать с головой?"

— Что вы имеете в виду?

— Можно отключить на полтора-два часа, а потом мы вас разбудим — нужно будет сделать несколько глубоких вздохов… Потом снова наркоз…

— Хотел бы все видеть и слышать…

— То есть контролировать операцию?

— Нет, вы слишком высокого мнения обо мне. Просто — наблюдать. Интересно все-таки, профессия обязывает…

— Но нужно держать себя в руках!?

-Это я гарантирую…

— Посмотрим, посмотрим…

Ее зовут Ольга Ивановна Святкина.

Мы расстались до утра.

Давление 130 на 80. Значит, спокоен. Почему?

130 на 80- это норма

— Хорошо спать и много пить воды! — так сказал академик.

А потом его слова не раз повторял Владимир Гонтаренко, кандидат наук, у которого я один из "подопечных". Он — лечащий врач, будет оперировать. Впрочем, бригада назначена дольно большая — список ее лежит у дежурной сестры, я увидел случайно. Не положено, оказывается, видеть. И еще я узнал, что буду первым, а следующим — мой сосед по палате: у него аневризма побольше и поопасней, так, по крайней мере, говорит он. Мол, со мной управятся быстро, а с ним придется повозиться. Информацию принимаю, но особого внимания не обращаю — надо беречь нервную систему. Сосед себя раскручивает, со всеми обсуждает свою предстоящую операцию. Избегаю его. Все необходимое скажет мне хирург лечащий врач Владимир Гонтаренко.

Своему врачу нужно доверять безоговорочно. Иначе ничего не получится. Или получится, но хуже, чем хотелось бы.

Встаю в шесть. Сестра тут же приносит градусник. Температура нормальная.

Давление 130 на 80. Интересно, а бывает ли иное?!

В 10 прикатывают треногу, на которой висит два мешка с раствором. Сестра привычно прокалывает вену. Моей кровеносной системе надо "выпить" два литра раствора. А потом повезут в операционную. Впрочем, сестренка сказала:

— Можно считать, что все уже началось. Раздевайтесь, лежите и ждите.

Как только остаешься голеньким, сразу вспоминаешь детство. Будто тебя недавно мать родила. И ты бегаешь голышом по лугу. Среди цветов.

В операционную нужно идти голеньким, будто за вторым рождением. А, возможно, так и есть?

Капельки воздуха струятся по раствору вверх. Надо следить, когда он кончится. Потом позвать сестру. Но она приходит сама. Ловко переключает одну емкость на другую.

Комментирует:

— В кровь попадет много всякой гадости, раствор поможет ей очиститься быстрее…

Смотрю в окно. Тучи летят мимо очень быстро. Странно, но они разные, двух похожих не бывает.

Так и в лечении. У всех болезни разные, хоть и называются они одинаково…

Очень странные облака. Необычные. Солнце еще низкое, оно подсвечивает одну сторону облака, а потому кажется, что над ним развернут огромный парус, который гонит облако неведомо куда. Такое впечатление, будто целый флот парусников разбросан по небу.

Мечтается хорошо…

— Пора, — рядом вырастает сестра, и вот уже она катит меня по коридору к лифту.

Там очередь. Ждем.

Облака вдруг разом исчезли, словно их украл кто-то…

— Волнуетесь? — спрашивает сестра.

— Нет.

— После операции отвезу вас в реанимацию. Это наверху. А сейчас поедем на 4-й этаж, там новые операционные. Вам понравится.

— Мне уже нравится, — отвечаю, — состояние необычное, будто на праздник едем. Когда еще такая очаровательная сестренка катать тебя будет!

Она смеется:

— Часа через три, так что не скучайте…

Как на Байконуре

На 4-м этаже попадаю совсем в иной мир. В мир фантастики.

Операционная, где делают современные "высокотехнологические операции" (так значится во всех документах), напомнила мне центр управления космическими полетами. Не преувеличиваю — именно так! Пульт управления расположен в соседнем помещении, и там вижу знакомых хирургов — у каждого из них свое место. В самой операционной перебираюсь на стол, и тут же вижу четыре огромный экрана, на одном из них моя фамилия на немецком языке, а на других — та самая аневризма аорты, из-за которой я оказался здесь. При подготовке к операции велись всевозможные съемки. Однажды Владимир Гонтаренко показал мне диск, на котором все записано. По нему делали, как мне кажется, специальный эндопротез, который и надлежало сейчас ввести в мою аорту.

Впрочем, рассмотреть операционную анестезиолог мне не дала. Несколько уколов в позвоночник должны "отключить" нижнюю часть тела. Точнее обезболить ее, не более того.

— Голову не трогаем? — вновь поинтересовалась она.

— Как и договаривались…

— Каждые пять минут будет автоматически измеряться давление, так что ваше волнение увижу…

— Я не волнуюсь…

— Пока… Давление 130 на 80…

— Я же говорил вам…

И тут по громкой связи (ну совсем как на космодроме и в Центре управления полетами!) прозвучало:

"Бригада хирургов — Гонтаренко, Кульбак и Путин".

При чем тут Путин?

Почему-то подумалось: ну Путин здесь причем?! Как будто у него других забот нет, как у меня на операции быть!?

Поделился своими сомнениями с окружающими. Видел лицо только хирурга Гонтаренко. Мне показалось, что он улыбнулся — за маской видны только его глаза. Он склонился слева, другой хирург (Путин!?) справа.

Каждому из них — по моей артерии.

Я почувствовал лишь легкое прикосновение скальпелей. Молодец анестезиолог!

Но она сама похвалила меня, наклонившись:

— 130 на 80.

Хирурги справились быстро, и вот уже слышу:

"Терёхин и Лихарев"

Ага, это уже хирурги, которые будут манипулировать с эндопротезом. А почему объявляют так громко?

Понятно: все записывается! Это вовсе не для меня информация, а для той самой электроники и главного компьютера, который участвует в операции. Но главное все-таки — руки Терёхина и Лихарева. Учитель и ученик.

"Профессор Терёхин"… Я слышал эту фамилию два месяца, каждый раз, когда заходила речь о моей операции.

Она постоянно откладывалась, потому что "профессор Терёхин" то в командировке был где-то в Сибири, то на консультацию летал в ближнее зарубежье, то уезжал в Америку и Англию на международные конференции.

Однажды я поинтересовался у академика Покровского о Терёхине.

Как всегда, его ответ был краток и четок:

— Сергей Анатольевич — классный специалист, таких в России два-три человека. Ему можно полностью доверять…

Сейчас профессор Терёхин от меня справа. Мне кажется, что внимательно следит за своим учеником Лихаревым. Изредка корректирует его действия.

Змея во мне

На экране "хирургическая змея" скользит по артерии вверх. Сейчас она доберется до "развилки" — тут главная артерия разделяется надвое: по одной на каждую ногу. И именно здесь образовался "мешок", то есть аневризма. Немного странно разглядывать то, что творится у тебя внутри… Вот и вторая "змейка" появляется с другой стороны… Скоро они соединятся… Нет, одна вдруг вырывается вперед, проскальзывает сквозь аневризму, поднимается выше. Ага, здесь надо выставить "маркеры", то есть точно определить место, где следует закрепить верхнюю часть протеза…

Надо мной висит робот. Изредка он начинает двигаться, скользит по телу, что-то гудит. Понимаю его, мол, в кровь введена специальная контрастная жидкость, именно она позволяет определить, как и где нужно ставить протез.

"Робот" заслоняет меня от экранов — ничего не видно пока. Слышу:

- 130 на 80…

Профессор Терёхин смотрит на меня. Глаза ясные, большие. Кажется, он подмигнул мне. За давление, что ли?

Странно, но хирурги практически ничего не говорят друг другу. Работают молча. А ведь свершается Нечто совсем новое в нашей медицине.

В ходе операции — сбой.

Протез установлен. Кровь уже идет по нему. Однако у края протеза кровь вырывается, струйка продолжает наполнять "мешок", то есть аневризму.

На экране видны "завихрения", их нужно убрать.

Когда-то академик Покровский говорил мне, что в процессе операции обязательно возникают непредвиденные случаи, и мастерство хирурга заключается как раз в том, чтобы быстро принимать правильные решения.

Слышу переговоры хирургов, которые следят за ходом операции в пультовой.

Анестезиолог шепчет мне:

- Давление 150 на 90.

Отвечаю:

- Сейчас восстановим…

Вспоминаю рыбалку на Байкале. В день рождения мне попался ленок килограммов на пять. Его запекли, украсили зеленью и подали на стол. Восторг был полный!

Бывает только раз…

Это праздник, потому что такое бывает один раз в жизни.

Сейчас — тоже праздник, так как хирурги убирают в твоем теле "мину", которая может взорваться каждую секунду, в любом месте. И тогда тебе останется жить 20 минут, если прорвется передняя стенка, или два часа, если лопнет задняя. Трагический конец при разрыве аорты неизбежен. Спасти может только сосудистый хирург, если окажется в этот момент рядом и если у него будут специальные инструменты. Но такое случается крайне редко, даже в жизни Покровского это случилось лишь однажды…

— Давление 130 на 80… — подтверждает анестезиолог.

Все-таки рыбалка на меня действует замечательно: даже в тех случаях, когда лежишь в операционной…

Когда беседуешь с ученым, то невольно отвлекаешь от своих проблем. Но стоит оказаться в палате, как, вольно или невольно, возвращается к собственной "болячке". Ну, а тем более, если уже лежишь на операционном столе.

Да, я ничего не говорил еще о "мине" в теле.

Почему-то вспомнился этот образ — ведь хирурги ведут сейчас как раз "разминирование".

В молодости довелось мне командовать саперным взводом. Три месяца пробыл в Заполярье, на Кольском полуострове. Тогда, в 50-х, там еще много осталось мин и снарядов с военной поры, вот и приходилось "прочесывать" тайгу. Мы и немцы вели здесь странную войну, четкой линии фронта не существовало, а потому ставилось много минных полей.

Несколько тысяч мин — противотанковых и противопехотных - сняли мы тогда, но беды избежать не удалось. Погиб Чачуа, молодой парнишка из Сухуми. Погиб нелепо. Попал ногой на одну мину и затем, падая, локтем на вторую. Мне пришлось писать матери… До сих пор помню каждое слово того письма, хотя и полвека прошло…

Вот почему вздрагиваю, когда слышу слово "мина"…

Сейчас его произнес сам Покровский. Он подошел неприметно, постоял у изголовья — потому его и не видел.

— "Мину" вытащили, — сказал академик, — так что "второй вариант" не потребовался…

Честно говоря, я уже и подзабыл, что существовал "второй вариант", то есть привычный способ избавления от "мин" в организме. Оказывается, хирурги Покровского все это время подстраховывали "ход высокотехнологической операции".

Давление: 130 на 80…

— Теперь пить как можно больше воды! — сказал Покровский. — Имейте в виду, что остальное зависит только от вас. И от того количества воды, которое вы сможете выпить…

Почему-то сразу стало еще спокойнее: значит, хирурги свое дело сделали…

Мне показалось, что профессор Терёхин доволен. Он сам зашил артерию. Потом окинул взглядом все экраны, встал. Наклонился ко мне:

— Поздравляю! Все прошло нормально…, — и стремительно вышел из операционной. Я даже не успел сказать ему "спасибо"…

Жаль, ангела не увижу

Чуть позже я увидел, что он разговаривает в предбаннике с Покровским. Что-то они обсуждали. Меня провезли мимо них столь быстро, что и они даже не заметили. Вероятно, они обсуждали уже следующую операцию. Моего соседа по палате уже везли сюда. А меня, кстати, решили не отправлять, как положено, в реанимацию.

— Зачем? — переспросил хирург. — У него все нормально — и давление, и пульс, да и взгляд веселый…

— Потому что праздник, — не удержался я. — Жаль только, ангела не увижу. Я имею в виду сестренку, что там работает…

В ответ все улыбались:

— Действительно, у нас — праздник!

Чуть позже я понял, что они имели в виду — совсем не то, что я…

На традиционной утренней конференции Института Владимир Гонтаренко докладывал об операции, показывал "картинки", рассказывал о сложностях, с которыми столкнулись и как удалось их преодолеть. Больных на эти конференции не пускают. Не положено им знать все операционные тонкости, да и не нужно это им. Важен конечный результат.

И тут мне пришлось подивиться. В палату заходили врачи. Те, которым положено, к примеру, по дежурству, но не только. Приходили и поздравляли меня. Я попытался сопротивляться, мол, поздравлять нужно их, но они не слушали, и поздравляли. Я понял, насколько дружен и един коллектив 9-го этажа: успех коллеги здесь воспринимают как общий. Это приятно видеть и чувствовать.

Ну, а утром зашел сам Владимир Анатольевич Покровский. Пожал руку, тоже поздравил с успехом, а потом с улыбкой намекнул, мол, нечего залеживаться по больницам, пора на волю.